Культура Алтая

Происхождение пазырыкского костюма

В период, к которому относится сооружение пазырыкских курганов Горного Алтая, на другом конце Ойкумены Александр Македонский осуществлял свою мечту – создавал мировую державу. Его завоева-тельные походы привели к невиданным по масштабам перемещениям людей, повсеместно наблюдалось смещение нравов, традиций, культур и в частности одежды. Костюм – даже столь древний как пазырыкский, – не является совершенно оригинальным явлением, присущим только этим людям и только в этих местах. Уже в те времена мир был тесен. Некоторые элементы мужского пазырыкского костюма, известные по находкам древних вещей «замерших» могилах Горного Алтая (войлочные сапоги-чулки, отделанные тесьмой; остроконечные шлемы; длинные рубахи; штаны; глухие гориты), мы можем увидеть на персепольских барельефах, причем на изображениях представителей разных народов: мидийцев, согдийцев, саков-тиграхаудов, парфян, бактрийцев, хорезмийцев. Еще во времена Ахеменидской империи персы заимствовали пыш-ный мидийский костюм, в свою очередь унаследованный от ассирий-цев. Дарение мидийского платья своим придворным неоднократно со-вершал и Кир. При Александре эта традиция сохранилась – он сам по-дал пример, надев, как пишет Плутарх, варварское платья, сочетавшее элементы персидской и мидийской одежды (это, кстати, доказывает, что смешивать в одном детали одежды разных народов было делом ес-ли и не обычным, то, во всяком случае, не редким). Следуя проводимой им политике ассимиляции, Александр всячески поддерживал в своих приближенных проявление интереса к Востоку и его обычаям, дарил им роскошные восточные одеяния. И если проскинеза (принятый в Персии обряд коленопреклонения перед владыкой с последующим поцелуем), которую он хотел внести в своей империи, с треском про-валилась, то ношении «варварского» персидского одеяния вошло в обиход. Пазырыкский костюм был прохождением эпохи: как и любой кос-тюмный ансамбль, он не избежал влияния и заимствований, отразив-ших историческую судьбу его творцов и хозяев. Логично было бы утверждать, что одинаковые мужские и женские костюмы существовали только в рамках одной культуры, являясь од-ним из главных ее признаков. Но это не всегда верно. Жители Горного Алтая (пазырыкцы) и их современники из Синьцзяна имели практиче-ски идентичный наряд (особенно, что касается женщин, чей костюм, как правило, более консервативен, чем мужской) – как по набору ве-щей (за исключением шуб), так и по цветовой гамме. Что же это могло означать? Ведь в данном случае люди, носившие похожую одежду, жили в разных природно-климатических условиях, в разных жилищах, вели разный образ жизни, были похоронены по разному погребально-му обряду. И, тем не менее, если бы можно было бы поставить рядом женщину с высокогорного пастбища Укок и женщину из оазиса Суб-аши, то в глаза бросилось бы их удивительное внешнее сходство, имеющее в своей основе тождество основных деталей абриса и цвета костюма. А вот отличия еще пришлось бы поискать. Кстати, древних авторов подобное сходство, совсем, не удивляло. Геродот, например, пишет о живущих за Истром соседях фракийцев – народности сигинны, - что они одеваются в мидийскую одежду. Об ар-гиппеях он сообщает, что они одеваются по-скифски. И это далеко не единичные случаи. Костюмные заимствования были широко распро-странены в древнем мире. Они происходили по разным причинам, не-редко, будучи одним из элементов государственной политики, как при Александре Македонским, например. Впрочем, это особый разговор. Необходимо отметить другое: существует не так много вариантов оде-жды, подходящей к определенным природно-климатическим условиям и образу жизни. «Каждый народ принимает форму той местности, в ко-торой он длительное время живет», - пишет о шумерах В.В. Емельянов, понимая под формой особенности одежды. Л.Н. Гумилев считал, что «этнос – это явление географическое, всегда связанное с вмещающим ландшафтом, который кормит адаптированный этнос». Кроме того, одежда, как уже отмечалось, связана с человеческим телом, имеющим определенные общие для человека как биологического вида пропор-ции. Сходство костюмов Горного Алтая и оазисов Синьцзяна в конце I тыс. до н.э. можно объяснить тем, что люди, заселившие эти районы, пришли из одних мест и были представителями некогда единого обра-зования. Их большая часть осела в Синьцзяне. Распространение здесь иранской культуры связано с приходом иранского населения, занявше-го свою природную нишу, в которой оно смогло обустроить привыч-ный «оазисный» образ жизни. Бассейн Тарима явился своего рода про-должением иранского ландшафта, куда и вписались с успехом мигран-ты. «Распространение культуры и ее носителей происходит преимуще-ственно в той географической среде, в которой она возникла и к кото-рой предельно адаптировано хозяйство населения (особенно это отно-сится к кочевникам)». Близость рельефов Иранского плато и бассейна Тарима основана на близости четвертичной истории Таримской впадины и впадин Цен-трального Ирана. Многие уникальные природные явления повторяются в этих районах. Например, озерные отложения и ярданги — это следы, оставшиеся от существовавших там, в ледниковый период крупных бассейнов. Классическим примером распространения ярдангов является Лобнорская депрессия, которую, они окаймляют со всех сторон; ярданги есть в Даште-Луте, меньше - в Даште-Кевир – пустынях Ирана. Еще в конце XIX в. путешествовавший по Западному Китаю Г.Е. Грумм-Гржимайло обратил внимание на то, что, кроме Турфана, подпочвенные воды утилизируются для орошения полей только в Иране и в местностях, прилегающих к нему с севера. В обоих случаях для вывода воды на поверхность земли применялось совершенно одинаковое устройство сети подземных каналов, известное под персидским названием «карысей». «Таким образом, – пишет Г.Е. Грумм-Гржимайло, – с некоторой долей вероятия мы должны допустить, что первые поселенцы Турфана были людьми, явившимися сюда во всеоружии знаний; они уже знали, как вызвать к жизни пустыню, и осели здесь в полной надежде, что их невероятный труд сторицей окупится громадной урожайностью почвы. И они не ошиблись... Но кто они были?» Его ответ, прозвучавший в позапрошлом веке, актуален и сейчас – «все заставляет думать нас, что первые жители Турфана были иранцы». «Канаты», «карыси» или «кяризы» - дренажные галереи, о которых пишет Г.Е. Грумм-Гржимайло, распространены значительно шире, чем он полагал. Они сеть в засушливых предгорных районах стран Ближнего и Среднего Востока, Северной Африки, Закавказья, Средней Азии, но это нис-колько не противоречит выводу Г.Е. Грумм-Гржимайло, поскольку их происхождение связывается с древним государством Урарту (Север-ный Иран VIII в. до н.э.), где развитие кяризных систем орошения, возможно, стало следствием строительства рудников. Считается, что ахеменидские правители использовали строительство дренажных галерей в качестве основного средства для распространения новых поселении в аридных землях, рассматривая это как государственное дело. Судя по датировкам некогда цветущих оазисов Восточного Туркестана (в пределах I тыс. до н.э.), местные кяризы - одни из самых древних. Подземные воды Таримской впадины очень обильны. По словам географа М.П. Петрова, «...эоловые пески пустыни Такла-Макан как бы «плавают» на насыщенной водой толще рыхлых аллювиальных отложений». Интересно, что специалистами по строительству кяризов в Туркмении и Иране являлись и являются преимущественно представители полукочевых племен. Понятно они-то и были среди тех, кто пришел в бассейн Тарима со своей системой орошения, технологией крашения, с хорошо развитыми навыками ткачества. Все, эти технические знания, естественно, нашли себе применение в жизни на новом месте. Но и Горный Алтай не был совсем чужеродным по природно-климатическим условиям местом обитания для выходцев с территории бывшей Ахеменидской державы. В Иране и прилегающих к нему об-ластях тоже высились облесенные горные системы - «убежища», как называет их Р. Фрай. Гиндукуш, обширные горные области современ-ного Восточного Афганистана и Северо-Западного Пакистана, гори-стая часть на востоке Древней Согдианы (Узбекистан) и издавна насе-лены охотниками и скотоводами. Суровая природа Горного Алтая не давала почти никаких возможностей для земледелия. Традиционными занятиями местного населения были скотоводство и охота. Пришельцы принесли с собой много нового и необычного: знания, умения, навыки, опыт, традиции, мастерство, привычки, вещи, мифологические пред-ставления – другими словами, все то, что перенималось и оказалось востребованным. Главным образом, в Южном Алтае, в бассейне Чуи, отчасти в Центральном Алтае, где пришельцы осели и вошли в контакт с местным населением, они сыграли решающую роль в создании само-бытной материальной и духовной культуры, подучившей в научной литературе название пазырыкской. «Короче говоря, – справедливо пи-сал Л.Н. Гумилев, – Алтай - самое благоприятное место для сохране-ния культуры, даже зародившейся совсем в других местах, потому так богата и разнообразна археология Алтая». Как происходило проникновение нового населения на территорию Горного Алтая, сказать трудно. Путь лежал, по всей видимости, через Синьцзян, а горы Алтая, являясь убежищем, послужили для сохране-ния этнического своеобразия пришельцев. Из всех изученных на сегодняшний день скелетов пазырыкцев лишь единицы имени следы военных травм. Это очень немного – как для эпохи в целом, так и относительно других родственных культур. Данный факт, наравне с другими, еще раз подчеркивает мирный харак-тер пазырыкской культуры, связанный с тем, что ее представители жи-ли в «убежище» и война не являлась постоянным спутником их жизни. То, что заселение пришельцами алтайских горных долин прошло без крупных стычек с местным населением, может быть объяснено куль-турным превосходством пазырыкцев, их небольшим количеством, тем, что было достаточно места даже для автономного проживания в гор-ных долинах. «Необходимость вписаться в окружающий ландшафт за-ставляет людей вырабатывать комплекс специфических привычек, ко-торые в сумме складываются в особый ландшафтный стереотип пове-дения... Роль ландшафта, как правило, значимее для конкретного чело-века, чем кровное родство». Пришельцы были привычны к жизни в по-росших лесом горах. Скорее всего, культура деревообработки, столь потрясающая у пазырыкцев, тоже была принесена на Алтай людьми, заселявшими в древности горы современного Восточного Афганистана и Северо-Западного Пакистана. «И в наши дни дерево остается здесь основным материалом для строителя так же, как для скульптора и рез-чика». Искусство резьбы по дереву было развито в Индии (оно сохра-нилось в своих старинных формах до настоящего времени). Напомним, что фигурные ножки одного из столиков-блюд из второго Пазырык-ского кургана были выточены на «токарном» станке, а остальные сде-ланы уже с помощью ножа в подражание им – это говорит о том, что пазырыкцы были знакомы с достижениями технологии деревообработ-ки. Можно также предположить, что в горах Алтая поселились согдий-ские беженцы. Р. Фрай пишет о том, что «с завоеваниями Александра Великого можно связать начало диаспоры согдийцев на Востоке, вплоть до Китая». Время освоения согдийцами пути в Китай В. Хен-нинг и Г. Халуна датируют IV – III вв. до н.э. Особо отметим, что весь иранский и среднеазиатский импорт (гобелены, петельчатые и ворсо-вые ковры, золотая серьга, серебряные пряжки, семена кориандра, кра-сители) и индийские вещи (бронзовое зеркало-погремушка, конопля, стеклянный бисер, хлопок и шелк для рубах), обнаруженные в пазы-рыкских погребениях Горного Алтая, выглядят как разовое поступле-ние, ушедшее в могилы с теми, кому все это принадлежало и кем цени-лось. «В период македонской экспансии драгоценности древнего Вос-тока сосредоточенные в ахеменидских сокровищницах, перемещались на гигантские расстояния». В пазырыкском костюме нашла отражение многокомпонентность культуры. Поэтому, говоря о нем, следует помнить как о традициях местного автохтонного населения, так и о культурных навыках при-шельцев, иранский облик которых почти не вызывает сомнений. В ма-териальной культуре населения, проживавшего в Горном Алтае до сло¬жения там пазырыкской культуры, костюм практически не представлен. Из этого следует, что пока нам проще увидеть привнесенные, а не местные виды одежды. Юбки, рубахи, штаны, войлочные чулки и носки, плетеные пояса, восточные головные уборы и куртки плащи, найденные в пазырыкских курганах и в могилах оазисов Синьцзяна, по нашим предположениям, представляют несколько видоизмененный в деталях народный иран-ский костюм. Этим объясняется совпадение видов одежды на Алтае и в Синьцзяне середины I тыс. до н.э. - начала I тыс. н. э. Многолетнее комплексное изучение народного костюма Средней Азии и Казахстана позволило сделать следующий вывод: хотя в целом народная одежда – яркий культуро-определяющий признак, но не все ее элементы показательны в этом отношении. «Самое существенное заключается в том, что такими признаками, свидетельствующими об этнической общности народов, является ширина и длина платья, форма воротника, ластовицы, различные вставки и другие детали или высота головного убора, предпочитаемые цвета и материалы, характер отделки, орнамент, техника вышивки и т. п., тогда как сходство между мужскими и женскими костюмами, однотипность в покрое плечевой и поясной одежды, головных уборов и обуви, как в мужском, так и в женском костюмах, будучи региональными особенностями традиционной одежды народов, Средней Азии и Казахстана, не являются этнодифференцирующими и не свидетельствуют об общих этнических корнях в культуре народов региона». С этой точки зрения можно взглянуть и на археологические материалы, не забывая о том, что речь идет о времени, когда современных народов еще не существовало, а их отдаленные предки могли проживать на совсем других территориях. Тем не менее, корректно предположить, что за заметным сходством костюма (шири-ны, длины юбок, штанов и рубах, материалов, из которых они были из-готовлены, цвета, орнамента, вставок, отделки) населения двух различных регионов стоит их этническая общность. Ни на территории Горного Алтая, ни в оазисах Синьцзяна (здесь интересующий нас костюм исчезает к III в. н.э., судя по материалам могильников Шампула (поздний пласт), Импань, по Горному Алтаю таких сведений нет – отсутствует археологический материал) в последующие исторические эпохи, вплоть до этнографического времени, не повторялся костюмный комплекс, зафиксированный благодаря найденной при раскопках одежде. В одежде народов, населявших Синьцзян, появились тюркские черты, усилилось китайское влияние. Население Алтая, вступив в VI в н.э. в тюркскую эпоху, находится в ней до сих пор. Исключая костюмы, чудом сохранившиеся в могилах Синьцзяна и Горного Алтая, все в этих культурах различается: мы видим разный погребальный обряд, разные способы захоронения, положения умер-ших, отличия в наборе погребального инвентаря, видах положенной в могилы пиши, надмогильных сооружениях, украшениях, раскраске тел и т.п. (но сеть и некоторые на редкость схожие вещи – деревянная по-суда, роговые сосуды). Давно отмечено, что столь характерное для па-зырыкской культуры Горного Алтая высокопрофессиональное произ-водство войлоков (равно как и искусство резьбы по дереву) в синь-цзянских оазисах представлено реже и в значительно более примитив-ном виде. Интересно, что много позже, в конце XIX — начале XX века, туркестанский войлок ценился более чем монгольские и китайские кошмы, поскольку значительно превосходил их по качеству. «Некото-рые отрезы, – отмечал Ю.Н. Рерих, – украшены декоративным рисун-ком». И лишь костюм - свидетельство традиции, не подвластной ни тер-риториальной, ни культурной разобщенности. Чтобы создавать в раз-ных регионах чрезвычайно схожую одежду, надо было не только пре-красно знать тот образец, которому следовало подражать, но и иметь в этом огромную необходимость, связанную с глубоко укоренившейся традицией. «Язык и религия создают народ, при этом религия является даже более могущественным фактором, чем язык». Возникает вопрос: на-сколько зависела одежда человека в те далекие времена, когда рожда-лись народы, от языка, на котором он говорил, и его религиозной при-надлежности? Религиозные предпочтения всегда отражались в костю-ме и внешнем облике адептов того или иного религиозного направле-ния. Конечно, сейчас трудно предположить, что костюм пазырыкцев и их синьцзянских современников определялся их религиозными воззре-ниями – мы почти ничего не знаем о них. Тем не менее, мы не должны забывать, в какую эпоху существовали рассматриваемые нами архео-логические культуры. Это был период формирования мировых религий и философской веры. Мы не знаем, каким богам поклонялись пазырыкцы, вдыхая запах конопляного дыма, ведь ничего из материальной культуры (а это един-ственное, на что мы можем рассчитывать в таком сложном вопросе, как принадлежность к определенной системе религиозных верований, когда речь идет о культуре, лишенной письменности), что свидетельст-вовало бы о наличии какой-то из существовавших религиозных систем, у пазырыкцев в Горном Алтае не обнаружено. Может быть, учитывая историю сложения пазырыкской культуры Горного Алтая и происхождение ее носителей, мы можем предполо-жить, что на окраине великой империи, где был исходный пункт пути этих людей на Алтай и Синьцзян, они могли быть знакомы с какой-то из мировых религии (я говорю «с какой-то» потому, что на территории Ахеменидской державы, а затем империи, создаваемой Александром, существовало не одно религиозное течение). Но все религиозные сис-темы в большей или меньшей степени имели свои материальные атри-буты (поскольку у нас нет надежды получить письменные свидетель-ства на этот счет), которые в идеальных условиях «замерших» могил Алтая и песков Синьцзяна могли бы сохраниться (на памятниках Синьцзяна, синхронных пазырыкским, таких как Субаши, Черчен, ран-няя Шампула и т. п., мы тоже не найдем материальных следов, указы-вающих на существование среди населения этих оазисов до Р.X. какой-либо мировой религии). Как известно, религиозные системы буд-дизма, манихейства, зороастризма были хорошо знакомы жителям Синьцзяна, но это случилось позже. Все, что имеет отношение к религиозным представлениям и обнаружено в более древних могилах и на поселениях, имеет отношение к каким-то древним шаманистическим представлениям, связано с воскурением галлюциногенов, с сопровождением умерших куклами, погребальной пищей и утварью (в Синьцзяне), а у пазырыкцев – еще и конями. Самой первой из мировых религий, получившей распространение в Синьцзяне, был буддизм. Возможно, в южные оазисы Синьцзяна он проник во II в. до н.э. Первые буддисты, попавшие в Хотан, были вы-ходцами из Таксилы или Кашмира, т. е. из Северо-Западной Индии (с начала 20-х годов IV в. до н.э. завоеванной Александром, до этого бывшей – сатрапии Ахеменидов). Буддийская атрибутика настолько ярка и специфична, что, конечно, как-то проявилась бы, если бы среди погребенных были приверженцы этой религии, хоть в малой степени. Тем не менее, ничего подобного в интересующий нас период времени не обнаружено. Удивительные по сохранности уникальные образцы одежды и тка-ней из «замерзших» могил Укока и погребений Синьцзяна – далеко не исчерпанный источник. В их основе лежит «варварская» (в смысле противопоставления греческой, китайской, а позднее и римской) одеж-да, характерная для большинства иранских народов. Собственно «па-зырыкской» ее сделали украшения и оригинальные шубы, аналогов ко-торым нет даже в столь близком ей в других отношениях костюме жи-телей синьцзянских оазисов. «Природа удивительного антропологического сходства пазырык-ского населения Горного Алтая с населением сакского мира» заключа-ется, вероятно, в том, что пазырыкцы сами являются частью этого мира и их костюм так же точно, как и антропологические данные, свидетельствуют об этом.